Охота на Джека-потрошителя - Страница 62

К оглавлению

62

Потом мне в голову пришла другая мысль, настолько очевидная, что я чуть не рассмеялась.

– Поэтому вы хотели помочь дяде. Не потому, что считали его невиновным, а потому что вы неискренний человек!

– Одри Роуз, прошу вас, – начал он, поднимая руку. – Я никогда не…

– Я ошибаюсь? – требовательно спросила я.

Блэкберн сжал губы и бросил вопросительный взгляд на отца. Было ясно, что он не станет отвечать, не получив его одобрения, а это теперь маловероятно. Я сжала кулаки. Ничто не вызывало у меня большего презрения, чем мысль о том, что я все время ничего не замечала. В какие еще тайны меня не посвятили?

Мой гнев быстро угас, когда отец жестом велел Блэкберну замолчать.

Он выставил в мою сторону указательный палец и согнул его жестом, говорящим «сейчас же иди сюда». Если он когда-нибудь выпустит меня снова из дома, это будет чудо, ниспосланное самим богом.

Как посмел Блэкберн держать все это в секрете от меня! Я бросила на него еще один яростный взгляд, потом послушно подошла к отцу.

Когда я уже решила, что сюрпризы закончились, появился мой брат, намеренно игнорируя труп, лежащий в нескольких футах от его начищенных туфель.

Он не смотрел мне в глаза, когда подошел к отцу с другой стороны. Ясно, именно он выдал меня этому слишком заботливому безумцу. Грязный предатель. Конечно, полиция не остановила никого из членов моей семьи. Интересно, кому они заплатили за свое право не соблюдать законы и не выполнять приказы полиции?

– Значит, так. Уйдем из этого губительного места и отведем тебя домой, где ты будешь в безопасности. – Взяв меня за руку, отец одарил меня взглядом, который теперь, когда я оказалась в его власти, пугал меня не меньше. – Нам о многом надо поговорить сегодня вечером, Одри Роуз. Ты не можешь участвовать в таких опасных делах. Мне очень не хочется этого делать, но тебя нельзя оставлять безнаказанной. За некоторые поступки приходится дорого платить.

Глава 21
Ужасная правда

Резиденция Уодсвортов, Белгрейв-сквер

30 сентября 1888 г.

Путь до дома в экипаже был почти таким же ужасным, как изучение изуродованных тел на месте двойного убийства.

Я бы лучше занималась промывкой кишок, чем страдала от гнетущего молчания, которое ехало вместе с нами в экипаже. К тому моменту, когда мы остановились у нашего дома, я была готова выпрыгнуть из собственной шкуры, чтобы спастись от гнева, сочащегося из всех пор тела.

Я злилась на Блэкберна за то, что он был в сговоре с отцом и что у него не хватило порядочности сказать мне об этом, но больше всего я злилась на брата.

Как он посмел предать меня, привести отца туда, где я находилась! Он должен был знать, что мысль о том, что его единственной дочери грозит опасность, сведет отца с ума.

Ист-Энд был полон не только «неподходящих людей», но и болезней, которые быстро распространяются из-за плохих условий жизни. Более того, глупо было тащить отца в район, известный своими опиумными притонами.

Каждый мужчина в моей жизни считал необходимым заковать меня в цепи, а я их за это презирала. «Всех, кроме Томаса», – осознала я. Он насмешками побуждал меня к действию и к самостоятельному мышлению. Не успела я убежать наверх, к себе, как отец окликнул меня:

– На два слова, пожалуйста, Одри Роуз.

Я на мгновение прикрыла глаза, потом обернулась. Я не хотела, чтобы меня ругали, не хотела слышать о том, как хрупка жизнь или как глупо было совершать безрассудные поступки, но не видела способа избежать этого. Когда отец хотел что-то сказать, его слушали, вот и все. Я отошла от лестницы и от свободы, которую она сулила, и отправилась прямиком в логово назиданий.

Тетушка Амелия и Лиза уехали покупать ткани, которые они хотели увезти с собой в деревню. Их визит почти подошел к концу, и они собирались отбыть рано утром. Я была рада их отсутствию и тому, что они не станут свидетельницами выговора. Тетушка Амелия сказала бы, что последние несколько недель никак не способствовали спасению моей души и моей репутации. Она, возможно, даже высказала бы предположение, что немного деревенского воздуха – это именно то, что мне нужно.

Натаниэль стоял, прислонившись к стене в коридоре; он все еще избегал встречаться с моим гневным взглядом, что злило меня еще больше. Что за трусливый червяк! Отец жестом пригласил меня в гостиную и велел сесть.

У меня не было выбора, и я повиновалась.

Я уселась в кресло, как можно дальше от него, ожидая вынесения мне приговора и объявления скорого наказания.

Однако отец не спешил. Велел принести чай и печенье, перебирал письма, стоя у камина. Если он старался подогреть мое беспокойство, то добился своего. Мое сердце глухо стучало о ребра, стремясь вырваться на свободу, после каждого вскрытого им письма. Единственным звуком в комнате было потрескивание пламени и шуршание бумаг. Я сомневалась, что могло быть слышно биение моего пульса, но тем не менее эта грозная симфония звучала в моих собственных ушах.

Я наблюдала, как осторожно он держал нож для разрезания бумаг, как его острое лезвие взрезало конверты, высвобождая письма одним резким ударом за другим. Каждый раз, когда я его пугала, он превращался в какого-то чужого человека. В человека, одновременно страшного и испуганного.

Сложив руки на коленях, я ждала так терпеливо, как только могла, пока он сам достаточно успокоится, чтобы поговорить со мной. Мои темные юбки казались мне пропастью, в которую я хотела бы упасть. Он запечатал конверт, потом отдал его слуге и наконец пересек комнату.

– Как я понимаю, ты уже некоторое время тайком покидаешь дом. Изучаешь криминалистику вместе с дядей, правильно?

62