– Доброе утро, Амелия, Лиза. Думаю, ваш экипаж готов, – отец вошел в столовую со своей собственной газетой под мышкой, и на его лице отразилась озабоченность, когда он повернулся ко мне. – Заполняешь свою головку безопасными и подобающими девушке вещами? Или ты так быстро забыла о моих пожеланиях, Одри Роуз?
Я подняла голову и улыбнулась, хотя моя улыбка больше напоминала презрительную усмешку.
– Я не знала, что следить за ежедневными новостями – неподходящее занятие для девушки. Вероятно, я должна тратить свое время и твои деньги на новые корсеты, чтобы подавить ими свою волю, – любезно ответила я. – Ношение такой стесняющей движения одежды должно пережимать мои голосовые связки. Ты согласен?
Глаза отца предостерегающе сверкнули, но сегодня ему не удастся меня запугать. Я раскрою это дело Потрошителя, даже если это разбудит спящего зверя в том, в ком он затаился. Тот же самый зверь царапался и выл внутри меня, требуя выпустить его на волю. Я пообещала ему в должное время отпустить его, и это пока его усмирило.
– Ну ладно, – тетушка Амелия встала и жестом велела Лизе сделать то же самое. – Это был такой приятный визит. Спасибо, что приютил нас на время твоего отсутствия, дорогой брат. Ты должен провести некоторое время вне города и снова подышать нашим деревенским воздухом. – Она повернулась ко мне, поджав губы, осмотрела меня. – Это принесло бы большую пользу Одри Роуз, ей надо уехать ненадолго от этого безумия.
– Наверное, ты права, – отец открыл объятия сестре, быстро обнял ее, и она вышла из комнаты.
Лиза подбежала к тому месту за столом, где я сидела, наклонилась и неловко обняла.
– Ты должна мне писать. Я хочу узнать больше о Томасе Кресуэлле и обо всем, что касается печально известного Джека-потрошителя. Обещай, что будешь писать.
– Обещаю.
– Чудесно! – она поцеловала меня в щеку, потом обняла моего отца и выбежала в коридор. Мне было грустно, что она уезжает.
Отец прошел через комнату и сел в свое кресло, игнорируя меня, чтобы подчеркнуть свое недовольство моим поведением. Меня это вполне устраивало.
После того как Натаниэль рассказал мне правду о тайнах нашей семьи, я почти не могла смотреть на отца. Мать умирала от скарлатины, и отец знал о ее и так уже ослабленном сердце. Ему не следовало разрешать дяде делать ей операцию в тот момент, когда ее иммунная система подвергалась такому риску. Он знал, что дядя никогда раньше не добивался успеха.
Однако я не могла винить его за отчаянное желание спасти ее. Но я удивлялась, почему он так долго ждал и раньше не попросил дядю помочь. У меня было ложное представление, что дядя сделал ей операцию раньше, чем ее состояние ухудшилось. У меня вырвался вздох. Дяде следовало быть умнее, но как он мог отказать брату? Особенно когда лорд Уодсворт наконец-то сломался и попросил помощи? Трагедия, которая привела нас сюда, в эту разбитую скорлупу семьи, была ужасной, и я опасалась, что горе поглотит меня так же, как отца, если я буду слишком много думать о прошлом.
Я получила известие, что дядя вернулся домой вчера поздно вечером, поэтому я перееду к нему и посмотрю, что я смогу там узнать.
Я снова развернула свою газету; мне было безразлично, что скажет об этом отец.
– Тебе так не терпится закончить жизнь уличной женщиной?
Я сделала глоток чая, наслаждаясь богатым вкусом «Эрл Грея» на языке. Отец играл в опасную игру и не подозревал об этом.
– Ты должен кое-что знать об уличных женщинах.
Он стукнул руками по столу, чуть не сбросив свое чайное блюдце. Его лицо побледнело от гнева.
– Ты должна уважать меня в моем собственном доме!
Я встала, открыв его взгляду свой абсолютно черный костюм для верховой езды. Позволила себе сделать паузу почти в полминуты, чтобы отец разглядел мой мужской наряд; на его лице проступили изумление и шок. Натянула свои кожаные перчатки как можно более яростным движением, потом посмотрела на него свысока.
– Люди, заслуживающие уважения, получают его без усилий. Если человеку приходится требовать подобные вещи, он никогда по-настоящему их не получит. Я – ваша дочь, сэр, а не ваша лошадь.
Я сделал к нему несколько шагов, наслаждаясь тем, как отец отшатнулся от меня, словно только сейчас обнаружил, что кошка, даже дорогая и милая, обладает острыми коготками.
– Я лучше буду презираемой уличной женщиной, чем останусь жить в клетке. Нечего читать мне лекции о морали, если вы сами лишены этой добродетели.
Не ожидая его ответа, я выбежала из комнаты, и тишину нарушал только стук моих каблуков. Больше мне не придется сражаться с юбками и корсажами. Я покончила с вещами, которые меня стесняли.
Лаборатория дяди превратилась в руины, как и человек, обитавший в ней.
Вокруг разбросаны бумаги, столы и стулья перевернуты, а слуги нервно мыли полы, ползая на четвереньках, то занимаясь своим делом, то слушая дядины нескончаемые тирады. Я не могла определить, что его так расстроило: разорение его любимой лаборатории или пребывание на волоске от раскрытия его преступлений.
Но я не собиралась уйти отсюда, не выяснив это.
Никогда прежде не видела его в подобном состоянии. Полицейские вернули все материалы из хранилища улик, когда дядю выпустили из Бедлама, но небрежно побросали их в лаборатории. По-видимому, Блэкберн больше не стремился завоевать мое расположение.
– Что за злодеи! – еще один грохот раздался в маленькой комнатке возле главной лаборатории. – Пропали документы за много лет! Я почти решил поджечь Скотленд-Ярд. Что за животных они берут на службу?
Томас вошел в комнату, оценивая взглядом беспорядок. Он поставил на ножки один из перевернутых стульев, потом сел на него; его лицо выражало раздражение.