– Это все ради тебя! – закричал он, внезапно взрываясь, и сделал несколько больших шагов ко мне. – Как ты можешь отвергать этот дар?
– Что?
Мне хотелось опуститься на колени и никогда не подниматься. Мой брат убил всех этих женщин, потому что считал меня эгоисткой, способной увидеть только красоту конечного результата. Ему необходима более серьезная помощь, чем я могла бы оказать.
Комната закружилась вокруг меня, когда я осознала, какие у меня есть варианты. Если я позову суперинтенданта Блэкберна, он убьет Натаниэля. Не будет никакого сумасшедшего дома. Никакого суда. Никакой надежды на жизнь.
Как же мне поступить с братом, с моим лучшим другом? Я не смогла удержаться, я закричала, бросилась к нему через комнату и стала колотить кулаками в его грудь.
– Как ты мог это сделать? – кричала я, а он стоял все так же пугающе неподвижно и не реагировал на мою истерику. – Как ты мог подумать, что убийство женщин сделает меня счастливой? Что мне делать, если я потеряю и мать, и брата? Разве ты не понимаешь? Ты нас погубил! Ты убил меня так же верно, как если бы вырвал сердце и у меня тоже!
Маниакальный блеск его глаз медленно сменился пониманием. Какое бы безумие ни владело им в эти последние месяцы, кажется, оно разжало, наконец, свою хватку. Он отшатнулся назад и облокотился о стол.
– Я… я не знаю, какое зло овладело мною. Мне… мне жаль, Одри Роуз. Этого недостаточно, но мне… действительно очень жаль.
Он позволил мне бить кулаками в его грудь, пока я не устала. Слезы постепенно иссякли, но боль от того, что он сделал, превратилась в тяжесть, которая, как я боялась, никогда не исчезнет.
Мой брат. Мой милый, очаровательный, любимый брат был Джеком-потрошителем. Чувства грозили захлестнуть меня, утопить, но я боролась с их потоком. Мне пока нельзя было поддаваться горю. Мне нужно было найти помощь для Натаниэля. И мне нужно было выбраться из комнаты, где оказалась в ловушке мама, застряв между жизнью и смертью.
– Уйдем отсюда, Натаниэль, пожалуйста, – просила я и тянула его к лестнице. – Пойдем, выпьем чаю. Хорошо?
Он ответил не сразу, но через несколько мгновений он наконец-то кивнул.
Когда я уже считала, что он образумился, он больно сжал мое предплечье, потрясая шприцем.
– «Тяжелый путь ведет из Ада к Свету», дорогая сестра. Мы должны продолжать выбранный нами путь. Теперь уже слишком поздно повернуть назад.
Резиденция Уодсвортов, Белгрейв-сквер
9 ноября 1888 г.
Я прижалась к брату посреди нашего общего ада, я не хотела отпустить его и превратить этот кошмар в реальность.
Он втащил меня обратно в комнату и бросил на деревянный стул рядом с мамой.
– Смотри, что ты наделала! Теперь я должен связать тебя ради твоей собственной безопасности, сестра.
Я сидела неподвижно, не в силах понять то, что он говорит, и упустила драгоценное время. Прежде чем я успела среагировать, он рывком завел мне руки за спинку стула и быстро связал запястья. Как бы я ни пыталась освободиться от веревок, мне не удавалось вырваться из новой тюрьмы.
Натаниэль так крепко связал меня, что кончики пальцев постепенно становились холодными как лед. Я дергала и тянула веревку, но только до крови натерла кожу во время панических попыток освободиться от пут.
Я закричала, больше от потрясения, чем от боли, когда он воткнул шприц в тонкую кожу на сгибе моей руки.
– Прекрати, Натаниэль! Это безумие! Ты не можешь оживить маму!
Мои мольбы не остановили его, он попытаться ввести иглу и взять у меня кровь. Его первая попытка не удалась, и он второй раз воткнул иглу, при этом у меня вырвался вопль. Я сжала зубы и перестала сопротивляться, понимая, что это ни к чему хорошему не приведет.
Он зашел слишком далеко.
Наполнив стеклянную пробирку моей кровью, он ласково улыбнулся и промокнул мою кожу ватным тампоном, смоченным спиртом.
– Ну, вот и все. Не так уж и страшно, правда? Небольшой укол, ничего больше. Честное слово, сестра, ты ведешь себя так, будто я тебя пытаю. Половина тех женщин, которых я освободил от оков греха, так не кричала. Веди себя с достоинством, пожалуйста.
– Что ты наделал?
Натаниэль подскочил, и я дернулась на стуле, испуганная звуком голоса отца, раздавшегося у подножия лестницы. Он не кричал, но это было еще страшнее. Я сжалась, больше по привычке, чем из подлинного страха быть пойманной за опасным занятием. Странно, но я меньше боялась Натаниэля, даже зная о тех зверствах, на которые он оказался способен, чем отца, когда он сердится.
Возможно, я просто привыкла к повседневной маске доброго сына и брата, которую носил Натаниэль. Отец никогда не скрывал своих демонов, и, может быть, это пугало меня больше.
– Ты… ты…
Я следила за взглядом отца. Он отвел глаза от моих пут, задержал взгляд на сердце, сокращающемся под действием парового привода, мускулы на его челюстях слегка дрогнули; потом он переключил внимание на тело, в котором находился этот орган.
Отец подошел к устройству, приподнял одну из трубок, по которой текла черная жидкость. Прошел вдоль трубки вокруг стола и остановился, когда подошел близко к маме. В это момент я увидела отца с совсем другой стороны. Перед нами был мужчина, который много лет вел битву и только что осознал, что она близится к концу. Он глубоко вздохнул и снова повернулся ко мне, его взгляд остановился на моих путах.
– Как ты мог это сделать, сын?
Меня тревожило то, какими мы все были неподвижными. Натаниэль, казалось, прилип к полу, не в состоянии сдвинуться даже на дюйм. Отец сделал шаг и молча, с ужасом уставился на труп жены, не веря своим глазам.